– Ну точно, так я и думал, – усмехнулся Турков удовлетворенно. – Так вот, я разговаривал с одним хорошо известным издателем. Восемь самых читаемых газет и журналов. Тебе это ни о чем не говорит?
Он подождал, пока я отвечу, но я молчала. Тогда он продолжил:
– Мы договорились опубликовать серию статей весьма специфического содержания в том случае, если девочка рискнет открыть рот. Все было уже готово, когда она так кстати отбросила тапки. Но если бы она осталась живой и начала свои разоблачения, девчонке никто бы не поверил.
– Откуда такая уверенность? – спросила я неприязненно.
– Ну сама посуди, кто рискнет выступить против людей, которые одного подоходного налога платят больше, чем годовой бюджет республики? Будет сделано все, чтобы эта информация никогда не всплыла на поверхность. А в худшем случае наши клиенты предстали бы этакими добродушными дядюшками, которых заманили в свои сети бессовестные девицы. Что касается самих «балетных мышек» и их помешанных на карьере родителей, возмутительно равнодушных к развратному поведению своих дочерей, то эти ответили бы по полной программе, можешь быть уверена. Сначала твою Лию подвергли бы унизительному нескончаемому допросу, а затем выбросили бы на съедение толпы под перекрестный огонь опытных адвокатов. И можешь быть уверена, девчонку признали бы потаскухой задолго до того, как судебный процесс дошел бы до сути дела. Вот и решай, стоило ли мне волноваться из-за ее глупых угроз. Да после такого она сама бы наложила на себя руки.
– Вы подонок! – процедила я.
– Надеюсь, это все, что ты хотела мне сказать, – ответил Турков спокойно и цинично глядя мне в глаза. – А теперь проваливай отсюда. Ты успела мне порядком надоесть. Даю тебе две минуты. А потом моя охрана вышвырнет тебя из дома, как бродяжку.
Он демонстративно придвинул к себе листок и, больше не глядя в мою сторону, быстро заскользил ручкой по бумаге. Очевидно, рассчитывал, что я попытаюсь устроить скандал и у него будет повод привести свою угрозу в исполнение. Возможно, так бы оно и случилось. Но я молча поднялась и, резко развернувшись, направилась к выходу.
Я не испугалась. Я просто поняла, что жестоко ошибалась. Все, что я наговорила, действительно было полным бредом, и у меня перед глазами было лучшее тому доказательство: уверенно летающее по бумаге перо, которое Турков держал в руке.
В правой руке.
Прошло уже по меньшей мере полчаса, а я все стояла и тупо разглядывала потрескавшиеся деревянные доски и торчащие во все стороны ржавые гвозди, пытаясь понять, какого черта я тут делаю. Машинально ведя машину по улицам, поворачивая на светофорах и автоматически переключая передачу, я до самого последнего момента не понимала, куда и зачем направляюсь. Мне казалось, что я просто кружу по городу, горестно размышляя о собственной бестолковости.
Когда я вдруг затормозила и обнаружила, что стою напротив мерзкого старого дома возле старого кладбища, то глазам своим не поверила. Мне совершенно нечего было тут делать, а главное – я не понимала, каким образом оказалась именно здесь. Возможно, во всем виновато подсознание, но если оно так раскомандовалось, то дело совсем плохо, так и до больницы недалеко. Я поморщилась. Именно там закончил свои дни Педаченко.
Я вздохнула. Дался мне этот сумасшедший. Потом, ненавидя себя за собственную слабость, открыла бардачок и достала карманный фонарик, пылившийся там с незапамятных времен.
Внутри дома все было по-прежнему. Только сегодня беспощадное зимнее солнце еще явственнее высветило всю грязь и ветхость его. Мне было неприятно здесь находиться, но и уходить я тоже не спешила. Стоять и смотреть на заколоченную дверь было весьма глупо. Нехотя отвернувшись, я медленно побрела по коридору, заглядывая во все двери по очереди. Зачем? Эх, если б я знала. Перед глазами проплывали заросшие пылью оконные проемы, стены, покрытые потрескавшейся штукатуркой, заскорузлые обои. Запах насквозь прогнившего жилища настойчиво лез в нос, внушая мне почти физическое отвращение. За окном ярко светило солнце, искрился снег, но дом будто отталкивал от себя солнечные лучи, не пропуская их внутрь, окутывал меня промозглым сумраком.
Сделав круг, я опять вернулась к заколоченной двери, но не стала перед ней останавливаться, а вошла в соседнюю комнату и рассеянно огляделась. Взгляд случайно зацепился на мокрые пятна на запыленном полу. Не знаю, почему я обратила на них внимание. Цепочка чьих-то следов вела от входа к стене, расположенной слева от двери. Там следов оказалось больше, как будто кто-то топтался на одном месте, что-то разглядывая. Но что тут можно разглядывать? Голая стена с темным прямоугольником от снятого ковра – и все. Больше там ничего не было.
И тут в голове мелькнула мысль, что стена граничит с заколоченным помещением. Ну и что? Я подошла ближе и пригляделась повнимательнее. Никакого результата. Стена как стена. Обыкновенная. Я стукнула по ней кулаком, скорее от злости, чем с каким-то определенным намерением. В лицо пахнуло облако пыли, состоящей из рассохшегося клейстера. Я громко чихнула, в носу сразу захлюпало. Рассердившись, я пнула зловредную стену и случайно попала по трухлявому плинтусу.
Раздался скрип. С трудом разлепив слезящиеся от ядовитой пыли глаза, я вдруг увидела, что кусок стены передо мной зашевелился, как живой. Галлюцинации – решила я с перепугу. Но стена действительно двигалась. Уже образовался довольно широкий проем, а она все продолжала медленно и со скрипом поворачиваться.
Странно, но солнечный свет из окна абсолютно не проникал в черный проем за ней, словно не решался осветить его. Темнота оставалась по-прежнему густой и плотной, как будто кто-то нарисовал на стене сажей прямоугольник в человеческий рост. Неожиданно обнаруженный мною секретный вход внушал почти первобытный ужас. Особенно пугало то, что кто-то уже пользовался им – следы на полу заканчивались прямо напротив него. Что, если тот человек все еще внутри и сейчас наблюдает за мной из глубины комнаты? Нет, тут же спохватилась я, вспомнив, что следы на полу почти полностью высохли. Кто-то приходил сюда раньше и сейчас, должно быть, ушел. Хотя надолго ли?